Храм Живоначальной Троицы на Грязех Храм Живоначальной Троицы на Грязех

Тётя Ксеня

День был такой же, как сегодня: майский, прозрачно солнечный, не слишком жаркий, коронованный цветущей сиренью. Мы вышли из дому, проехали три остановки на весёлом трамвае. Вышли у Черемушкинского рынка. Папа нёс чемодан – большой и полосатый, мама держала меня за руку как-то особенно крепко.

Мы подошли к парадному входу здания из светлого кирпича. Бывать в нём мне уже доводилось и даже нравилось. В просторных холлах и кабинетах стояли стеклянные шкафы с немецкими игрушками. Вот только, сущее безобразие, эти шкафы были накрепко заперты. Смотреть смотри, а играть нельзя.

Молодой темноволосый доктор произнёс хрестоматийную ерунду, что мне понравится у них погостить и подружиться с другими детьми. А потом родители вдруг ушли. Без меня.

Я не заплакала, просто растерялась. Осмотрелась в комнатке, где мне полагалось теперь жить. Очень странной была эта комнатка: смежная с соседней стена была до половины стеклянная, за ней виднелись две точно такие же белые кроватки, а дальше – ещё одно стекло, опять кроватки, опять стекло – и так куда-то вдаль.

Переодетая в синюю пижамку с весёлыми белыми пуделями (что тоже было странно – зачем пижама средь бела дня), я выскользнула в холл, вышла на длинную лоджию. Внизу колыхалась молодая листва, было очень тихо. Где-то рядом негромко смеялись и звенели чайной посудой дежурные девушки.

Это был Институт педиатрии. Мы проехали до него три остановки на 39-м трамвае, а некоторые родители – с больными детьми на руках – по три дня добирались на поезде.

Душевная растерянность не оставляла меня. Дружиться ни с кем не хотелось ни в тот вечер, ни после бессонной ночи. Странные синие огни блуждали в темноте сквозь бесконечные стёкла перегородок, и я довольна была хоть тем, что одна стена в моей комнатке глухая, а кроватка стоит около неё. Во время завтрака (на приличном белом фаянсе подавали пышный омлет) я безразлично слушала, как другие дети с волнением обсуждают: «Придет ли сегодня тётя Ксеня?» Верх в споре брали те, кто уже не путался в днях недели.

Мне не было до этого дела, к тому же я была приучена называть «тётями» лишь родных тёток и разобралась с положением вещей не сразу.

Я её не ждала. Но она пришла.

Задаюсь сейчас вопросом: сколь же яркой должна быть личность, чтоб семилетний ребёнок запомнил на всю жизнь?

Тётя Ксеня оказалась очень старой старушкой. То, что было ей, несомненно, за семьдесят, я угадываю из сегодняшнего дня не по белоснежной седине волос (конечно же, собранных на затылке в строгий узел), а по согбенности спины. Те, кто нашивал в юности корсет, гнутся только под тяжестью восьмого десятка. Из-под накрахмаленного белого халата виднелись длинный подол тёмной плиссированной юбки и впервые мною увиденные ортопедические ботинки – высокие, чёрные.

Что ещё? Классические черты лица, сухопарость сложения, и голос – звонкий, идеально модулированный, он, впрочем, уже чуть дребезжал – как колокольчик с трещиной.

Словно дирижёр, она в считанные секунды разобралась с детворой. И вот уже кто-то старательно тёр мокрые обороты переводных картинок, кто-то рисовал. Многие, получив по цветной коктейльной трубочке, радостно выдували мыльные пузыри.

А тетя Ксеня, усадив нескольких рядом с собой, двоих поменьше – на колени, раскрыла книгу.

По зелёной клеенке в чужую страну
Оловянный солдатик шагал на войну.
Он штыком наносил за ударом удар,
Он в игрушечном царстве устроил пожар.

Кто это сочинил? Поиск в интернете ничего не дал.

Плачет Кот в сапогах от жестоких обид,
Ранен плюшевый мишка, зайчонок убит.
В первый раз, испугавшись огня и атак,
Ванька-встанька подняться не может никак.

Дела в игрушечном царстве обстояли явственно не самым лучшим образом.

Но навстречу солдатику дружной гурьбой
Заводные игрушки помчались на бой.
И досталось вояке за всё поделом:
Он упал и неделю лежал под столом!
…Санитары с носилками стол обошли,
Санитары солдатика еле нашли.
И теперь он живёт у игрушек в плену
И не хочет играть ни в какую войну.
Потому, что не надо ни с кем воевать!
Потому, что не надо ни с кем воевать!

Это ли она читала в день нашего знакомства? Быть может, другое:

– Продаются пряники из самой лучшей грязи!
– Пряники из грязи? Они бывают разве?
– Да-да, они бывают! И пироги бывают!
И тесто сдобное для них в лужах добывают!
– Скажите нам пожалуйста, ответьте, в самом деле!
– Пожалуйста, пожалуйста! – Вы сами-то их ели?
– Ну знаете, ну знаете, вы нас удивляете!
- Ведь пряники – из грязи, как вы не понимаете?

И здесь интернет оказался бесполезен. Авторы милых стихотворений давно забыты. Полагаю, тётя Ксеня придирчиво выбирала то, что действительно можно было читать детям. Ни разу за весь долгий месяц, проведенный мною в стенах Института педиатрии, она не прочла нам ничего идеологизированного. Никаких «дней седьмого ноября, красных дней календаря».

Она всегда являлась с изрядной стопкой потрёпанных книг. Помню ещё одну – вырезанную в виде девочки. Каждая страничка была платьицем, а на исподе содержала соответствующий наряду и занятию стишок: на прогулке, в школе, на пляже. «Я и кукла, я и книжка. Вот обложка как пальтишко».

Тетя Ксеня показывала фокусы. В наполненную водой стеклянную банку опускался пятак. И оказывался – под банкой! Мы поочередно роняли монетку в воду. Ну как она проходила сквозь прозрачное дно?!

Изредка – если очень хорошо себя вести, слушаться докторов и сестёр – тётя Ксеня показывала театр теней. Но это уж было особенное счастье.

Она бывала и строгой. Мне – семилетней (то есть достаточно большой) она делала иногда внушения по поводу надлежащих манер. (В виду болезни того года дома меня слегка разбаловали.) Впечатывалось накрепко.

Но почему же она позволяла называть себя «тётя Ксеня», она, женщина того круга и того поколения, где «тётьканье» и «дядьканье» было уж вовсе непредставимо? Ответ прост – так привычнее было опекаемым ею детям. А она приходила не ради себя, ради них.

Постарше я расспрашивала маму: кто такая была тётя Ксеня? Мама смогла сказать немногое: одинокая дама, не из тех, кому по душе праздность. Напомню – времена стояли другие. Столь пожилые пенсионерки тогда не подрабатывали. Жизнь, протёкшая в самых аскетических условиях, приучила их довольствоваться малым – а на малое пенсии хватало. И вообще – не было принято. Право, не умею объяснить, но нет ни малейшего сомнения в том, что тетя Ксеня приходила к детям бескорыстно. Просто иначе не могло и быть.

Когда лишилась она своих близких? На войне или во времена сталинских репрессий? А, быть может, и раньше – в годы революции? Либо её жених – корниловец ли, марковец, дроздовец, северо-западник, упокоился в безымянной могиле? (Те могилы часто свои же, отступая, ровняли с землёй, чтоб не привлечь к ним внимания охочих поглумиться красных). Быть может, лучшие годы её жизни были перечеркнуты лагерной проволокой? В любом случае жизнь её – жизнь поколения «ни единого удара не отклонившего от себя».

И в сердце её достало света, чтобы на крутом склоне лет ходить к больным детям. К больным – не совсем то же, что к здоровым, это от здоровых можно подпитаться радостью самому… Но в парке, где мы гуляли, чуть на отшибе и в кустах, стояло светлокирпичное же здание морга. Скольких моих товарищей по играм «выписали домой» так внезапно, что они ни с кем не успели попрощаться? Мы этого не могли заметить, но тётя Ксеня-то знала. И приходила снова – весёлая и бодрая.

Вот пишу сейчас и думаю: а вдруг её еще кто-нибудь помнит? Едва ли. Едва ли.

http://elenachudinova.com/publicistika/esse/410-tetya-ksenya.html

ПОЖЕРТВОВАНИЯ И ТРЕБЫ

Дорогие, братья и сестры!

Здесь можно

ПОЖЕРТВОВАТЬ НА ХРАМ И ЗАКАЗАТЬ ТРЕБЫ

Подробнее...

Расписание соборований в Великий пост 2024 г.
пн. 1 апреля 13:00
пн. 15 апреля 11:00
вт. 23 апреля 19:00
О Храме
Жизнь прихода
Обратная связь
Особые молитвы
День календаря